Самоубийство как эстетически оформленный экзистенциальный акт стоит особняком в ряду суицидов как таковых. Причиной суицида, как принято считать, может быть, например, невыносимая обуза жизни либо этическая тупиковость той или иной ситуации, — но добровольный уход, ориентированный на чисто эстетические ориентиры, вполне вписывающийся в понятия человека о прекрасном, на первый взгляд, неуместен. Но, тем не менее, суицид вполне может быть источником вдохновения и мерилом прекрасного — как бы гармоничным продолжением жизни, может быть даже ее квинтэссенцией. Или даже самой жизнью — как бы парадоксально это ни звучало.
Смерть в этом случае, вопреки обычной логике, становится воспринимаемой предпочтительнее и прекраснее земного существования, поскольку суицид проявляет себя некой точкой бифуркации, в которой, «наконец-то», соединяются вместе все модусы и доминанты конкретной человеческой судьбы. У нас в стране, где, по понятным причинам, междисциплинарные исследования в области суицидологии практически прекратились после 1917 года и лишь в 90-е годы ХХ века были возобновлены, суицид до сих пор принято квалифицировать как результат психического расстройства, сводя его в область своего рода патологии. Но как раз междисциплинарные исследования в области суицидологии говорят о том, что лишь около 30% суицидов связаны с тем или иным психическим заболеванием, т. е., соответственно, около 70% самоубийств совершают вполне здоровые в психическом отношении люди. И среди этих 70% у какой-то части самоубийц суицид становится именно культурно-значимой моделью поведения, переходя в разряд источника вдохновения в своем приближении к стандартам прекрасного, — т. е. актом, в котором существует то, что можно назвать «очарованием самоубийства», даже неким духовным действием, направленным на своеобразную гармонизацию бытия.
В настоящее время у нас в стране появляются исследования на тему эстетизации суицида — прежде всего тут нужно вспомнить работу Л.З. Трегубова и Ю.Р. Вагина «Эстетика самоубийства». Однако эти исследования, отражая сам факт эстетического суицида, никак не связывают его с процессами трансформации, или лучше будет сказать мутации, сознания европейца, которое претерпело необратимые изменения в XIX-XX веках. Эстетика самоубийства, например в вышеупомянутой работе, рассматривается в неизменном аспекте: с глубокой древности и до наших дней. Но ведь именно XIX век внес в — 564 — феномен суицида поистине осмысленную эстетическую составляющую — самоубийство состоялось как факт культуры.
Это произошло во времена романтизма, может, несколько ранее, в эпоху сентиментализма, когда начал культивироваться образ эстетически организованной смерти, как некоего дополнительного оттенка смысла в добровольном уходе из жизни. И говоря, например, об эстетическом суициде нашего времени, необходимо обращаться именно к этому периоду в истории европейской культуры. Также необходимо прослеживать то, как менялось европейское сознание в процессе разрушения цельного восприятия христианского мира; становления позитивизма как мировоззренческой позиции; возникновения философских течений, вводящих понятие абсурда как основы существования; изменения культурного фона вследствие появления «массового сознания»; появления декаданса; психоанализа, философии постмодернизма и прочих доминант трансформации европейского сознания последних двух веков.
Современный человек, потерявший свою самоидентификационную целостность, не способный уже наследовать нечто целое, тем не менее являет в своей культуре феномен эстетического суицида, созвучный романтическим образцам. Но это созвучие состоятельно лишь по форме, — по сути дела являясь фактом феномена, квалифицированного как массовая культура. Этот феномен синтезировал в себе практически все культурные образцы, превратив их в своего рода штампы. И рассматривать практику современного эстетического суицида необходимо, учитывая именно эти особенности. Но, так или иначе, даже в наше время человеком, задумавшим совершить суицид, может руководить своеобразная тяга к прекрасному, как бытий¬ственная установка, никак не связанная с чем-либо еще.